Константин Котов: «Особенно отвратительно, когда дракон хватает случайных людей»

— Когда и почему вы решили выходить с протестом на улицу? Какая история стала тем поворотным пунктом, который изменил вашу жизнь?

— Я выходил на проспект Сахарова и на Болотную еще в 2011−2012 годах, был на всех митингах Алексея Навального, начиная с «Он вам не Димон». Поддержал его избирательную кампанию перед президентскими выборами 2018 года.

Поворотной стала история Олега Сенцова.

Его голодовка с требованием освободить украинских политических заключенных. Разовые акции солидарности с Олегом переросли в бессрочный пикет за обмен узников между Россией и Украиной. Каждый будний день мы с моими друзьями стояли у Администрации президента, а по выходным обычно выходили на Арбат к памятнику Булата Окуджавы. Пришлось стоять почти год, прежде чем обмен состоялся. Это радостное событие я встретил уже в «Матросской тишине». К сожалению, в российской тюрьме осталось большинство узников из так называемого «списка Сенцова». В основном, это крымские татары. Требование свободы узникам Кремля, с которым Олег жертвовал своим здоровьем и жизнью, до сих пор не выполнено.

— Сколько времени вы тратили в последний год на правозащитную деятельность: на пикеты, передачи украинским морякам в «Лефортово» и помощь для политзаключенных?

— Времени много уходило. Две передачи продуктов морякам в «Лефортово» каждый месяц — на работе приходилось брать отгул. В выходные старался приходить на пикеты: либо стоял сам, либо помогал пикетчикам. Иногда целый день на это уходил. И внеплановые события — суды над ребятами из «Нового величия», продления меры пресечения у Азата Мифтахова и у украинских моряков. Ни месяца без процессов.

Одиночный пикет Константина Котова в поддержку Олега Сенцова. Фото: Александр Рекубратский / Facebook

—Понимали ли вы, что эта правозащитная деятельность становится политической?

— Да, понимал. Добиться освобождения конкретного невиновного — первоочередная задача. Но вопрос: «А как же все остальные?» покоя никогда не давал. Без изменения базовых ценностей, лежащих в самой основе государственного строя, каждая наша победа будет неполной. На место освобожденного посадят очередного безвинного. Напоминает борьбу Дон Кихота — благородно и нужно, но недостаточно. Поэтому я и пошел этим летом с требованием допустить независимых кандидатов на выборы в Мосгордуму. Как член УИК с правом решающего голоса, я не мог агитировать и собирать подписи за кандидатов. Так хотя бы своими ногами, своим выходом на московские улицы я пытался добиться того, чтобы мой голос и голоса тысяч других горожан были услышаны. Как преодолеть антагонизм между властью и обществом, если даже в Мосгордуме, прямо скажем, не самом влиятельном органе власти, нет людей, представляющих интересы этого самого общества? Если выборы стали полной профанацией, как неравнодушным людям влиять на будущее своей страны? Власть сама провоцирует насилие и толкает людей на улицы.

— Когда вы почувствовали , что попали в базу центра «Э» и вам может грозить арест?

— Первый раз я познакомился с сотрудниками московского Центра «Э» после массового пикета в поддержку Олега Сенцова. Он прошел в августе 2018 года на Чистых прудах. Меня и еще человек десять задержали, отвезли в ОВД и там нас навестил достаточно известный персонаж — Алексей Окопный, начальник пятого управления этого самого центра, насколько я знаю. Потом он самолично меня задержал во время схода на Лубянке, где мы требовали у спецслужб прекратить сфабрикованные уголовные дела «Нового величия» и «Сети», отстать от нового поколения. Дальше акция у МГУ с требованием свободы Азату Мифтахову, которая стала первым эпизодом в моем будущем уголовном деле. И снова незаконное задержание и общение с «эшниками» в отделе полиции.

— Знали ли вы до ареста о статье 212.1 и примеривали ли ее на себя?

— Конечно, я слышал о деле Ильдара Дадина и о статье его имени. Но до преследования Славы Егорова, активиста «мусорного» протеста из Коломны, о ней не вспоминал. Но тут стало понятно, что власть решила реанимировать статью, которая после постановления Конституционного суда казалась полностью нежизнеспособной. И гражданские активисты, я, в том числе, находятся в зоне риска. Но до последнего не верилось, что я под нее попаду. Я был готов к административному аресту на 30 суток и штрафу в 300 тысяч рублей. Но не к четырем годам колонии. Даже подготовил спортивную сумку со всем необходимым в спецприемник. В тюрьме она мне пригодилась.

— Знаете ли вы, как вас поддерживают люди на воле?

— Поддержку ощущаю колоссальную — наверное, более пятисот писем пришло за два месяца заключения. Большинство от прежне незнакомых людей. И не только из Москвы. Мурманск, Улан—Удэ, Саратов, Питер, из ближнего и дальнего зарубежья. Конечно, из Украины слова с самыми теплыми пожеланиями не переставая шлют.

Знаю, что за меня и за других арестантов «московского дела» стояли в пикетах, выходили на проспект Сахарова. Представители профессиональных сообществ, в том числе и мои коллеги — программисты, написали открытые письма с требованиями прекратить сфабрикованные уголовные дела, петиция за отмену 212.1 (статьи УК) набрала более ста тысяч подписей, которые даже приобщили на апелляции к материалам моего дела. Огромное всем спасибо! Такая беспримерная солидарность не может быть напрасной. В этот раз всех отстоять не удалось. Значит, поборемся в следующий.

Одиночный пикет в поддержку Константина Котова у здания Администрации президента РФ. Фото: Владимир Гердо / ТАСС

— До ареста читали ли вы книги о российской тюрьме? Соответствуют ли ваши изначальные представления тому, с чем пришлось столкнуться сейчас?

— Про современную российскую тюрьму читал Олега Навального «Три с половиной» и сборник рассказов Ольги Романовой. Начинал книгу Натальи Геворкян «Тюрьма и воля», но не успел — следователь изъял ее (на обыске — «МБХ медиа») и признал вещественным доказательством по уголовному делу. Тюремной романтики удалось ощутить совсем немного. Как въехал в «Матросскую тишину», первое, что увидел — тюремный двор, весь обвешанный дорогами— веревками, по которым осуществляется межкамерная связь. И крики з/к (заключенных — «МБХ медиа») в ночи. Потом посидел в людской хате. Она была даже с удобствами — душем, организованном прямо в туалете. Но все остальное: плесень на стенах, разбитый пол, окно на уровне земли — удобств не прибавляло. Ночью в камере начиналась настоящая жизнь, спать с непривычки было проблематично. Правда, пробыл я там недолго. Два дня всего. Меня перевели в блок специального контроля: условия образцово—показательные. Но почти никаких бонусов, выходящих за правила внутреннего распорядка. Приходится подчиняться людям в форме — они тебя выводят на прогулки, проверки, на суды и на свидания. Непривычно потерял контроль над собственной жизнью. Из приятных неожиданностей — другие заключенные. Ожидаешь встретить проженных бандитов, а видишь нормальных людей. И кажется, многим из них за решеткой не место.

— Что читаете сейчас в тюрьме?

— Сейчас читаю «Источник» Айн Рэнд, до этого Гузель Яхину «Зулейха открывает глаза». Каждую неделю приходит «Новая» — от первой до последней полосы изучаю. Книги передать в СИЗО непросто, только заказом через интернет—магазин Озон. Каждую книгу проверяет комиссия, ставит на титульную страницу синий штампик «проверено по федеральному списку экстремистских материалов» и только потом передает зекам.

— Как вы объясняете, почему следствие по вашему делу и судебный процесс были, наверное, самыми короткими по времени среди политически мотивированных процессов?

— Думаю, перед следствием и судом стояла задача проделать все до дня выборов 8 сентября. Арестовали меня 10 августа, позже почти всех фигурантов «первой волны», вину я не признал, поэтому им приходилось гнать изо всех сил. Почему именно до 8 сентября? Наверное, боялись роста массовых протестов, хотели показать, что оказаться за решеткой можно просто, участвуя в так называемых «несанкционированных» акциях. Дотрагиваться до сотрудников полиции и Росгвардии совсем не обязательно.

— Может ли приговор по вашему делу напугать других активистов и остановить акции солидарности с другими политическими заключенными?

— Надеюсь, что не напугает, а вызовет возмущение. Протестов и акций солидарности станет только больше. К сожалению, общество привыкло к тысячным задержаниям после исключительно мирных митингов и шествий. Привыкло к конвейерному правосудию по административным делам — даже сутки ареста особо никого не возмущают. Я могу сравнивать: условия в спецприемнике часто тяжелее тюремных, они не предназначены для длительного содержания людей. А теперь его, общество, хотят приучить к конвейерному методу в уголовном процессе. С этим мириться нельзя. Особенно отвратительно, когда дракон хватает случайных людей, единственная вина которых — они не прошли мимо творящейся несправедливости . Как Данила Беглец, например. Они особенно нуждаются в поддержке.

— Пару недель назад вы расписались с Аней Павликовой в СИЗО «Матросская тишина». Когда вы решили пожениться?

— Свадьбу мы с Аней обсуждали еще до моего ареста. Он только ускорил события. Пришлось преодолеть множество бюрократических препон. Получать разрешения у наших судей (Аня Павликова — обвиняемая по делу «Нового величия», находится под домашним арестом — «МБХ медиа»), от начальника СИЗО. Надо было торопиться, чтобы успеть все сделать до моего возможного, тогда еще, этапа в колонию. Очень надеюсь, что меня отправят недалеко, и Аня сможет ко мне приехать, несмотря на домашний арест. В такое непростое время очень не хватает чего—то светлого и созидающего. Свадьба стала именно таким событием для нас с Аней.

Зоя Светова