«Мне раз за разом приходится оправдываться за то, что я оказался в тюрьме»
Большое интервью политика Ильи Яшина из колонии
Четыре месяца назад Мещанский районный суд приговорил политика Илью Яшина к восьми с половиной годам колонии по делу о «фейках» о российской армии. Находясь в заключении, Яшин продолжает выступать против войны и лично Владимира Путина. Редактор «Холода» Максим Заговора написал Яшину письмо и попросил его ответить на вопросы о войне, тюрьме, сокамерниках, России и Алексее Навальном.
Как вы себя чувствуете? И физически, и психологически?
— Я в порядке. Понятно, что тюрьма еще никого не делала здоровее и это большой стресс для организма, но я стараюсь себя не запускать и пока справляюсь. Чтобы сохранять физическую форму, нужны хоть какие-то силовые нагрузки. В прогулочном дворике по часу в день наматываю круги и подтягиваюсь на турнике. Иногда удается попасть в тюремный спортзал и покачать штангу с гантелями. Так что чувствую себя в целом нормально, хотя, конечно, свежего воздуха и полноценных прогулок на природе очень не хватает.
Еще радуюсь, что до ареста успел пройти курс у стоматолога, поскольку лечить зубы в тюрьме практически невозможно. Если встретишь здесь человека, который сидит больше трех лет, то почти наверняка у него нет половины зубов. Зрение тоже у многих быстро садится, обостряются старые болячки.
Но главное, несомненно, сохранять здоровую психику. Тюрьма всегда стимулирует депрессию и апатию. Если начинаешь себя жалеть, то очень быстро скатываешься в эмоциональную яму, из которой сложно выбраться. Поэтому критически важно держать себя в тонусе, сохранять связь с близкими, читать, писать письма и тексты, придумывать себе какие-то дела, визуализировать в голове образ будущего. Все это дается не так уж легко, но мне объективно проще, чем многим арестантам. Ведь, во-первых, я сижу за то, во что искренне верю. А во-вторых, получаю большую общественную поддержку, которая здорово придает сил.
Что самое трудное в тюрьме?
— Лично мне труднее всего дается социальная изоляция. Я привык к активной жизни, к новым знакомствам, к гостям у меня на кухне, к многочисленным встречам. Теперь же мой круг общения ограничен камерой, тюремной «сборкой» (место, где собираются прибывшие из других тюрем, КПЗ, а также те, кого отправляют в суд или на этап. — Прим. «Холода»), адвокатами, письмами и редкими свиданиями с родителями через стекло. Не стану лукавить: это сложно. Теснота камеры, невозможность прогуляться с подружкой, позвонить близким — все это угнетает.
Ну, стараюсь как-то находить выход из этой изоляции, что ж поделать. Часто разговариваю с другими арестантами, записываю какие-то интересные сюжеты, которые слышу; бывает, даже делаю зарисовки. Люди, кстати, охотно делятся своими историями, а я благодарный слушатель. И признаюсь, я действительно увлекся этими тюремными историями, в которых есть все: и драма, и трагедия, и любовь, и ненависть, и сломанные судьбы, и преодоление себя. Возможно, когда-нибудь мои записки превратятся в книгу.
А сами вы читаете в тюрьме? Что именно?
— Читаю много. Первым делом проглотил книгу Виктора Франкла — австрийского психолога, прошедшего нацистские лагеря. Он дает очень разумные и практичные советы, как выжить в неволе, не сойти с ума и сохранить себя. Действительно полезная работа.
С большим удовольствием прочел книгу Михаила Фишмана «Преемник». Это хорошее повествование о жизни Бориса Немцова — всем рекомендую. Прочел «Эшелон на Самарканд» [Гузели] Яхиной и «Академию» [Айзека] Азимова, до которого много лет не доходили руки. Сейчас читаю роман Анри Шарьера «Мотылек», а еще жду новую книгу Бернхарда Шлинка «Внучка», которую мне скоро пришлют. Литература очень помогает в тюрьме.
Что заключенные говорят о России, о Путине, о войне?
— Среди заключенных редко встретишь тех, кто в восторге от власти. Многие испытали на себе произвол силовиков и бесправие в судах. Иллюзий по поводу нашего государства тут ни у кого нет. Но и резкие высказывания в отношении власти все же мало кто допускает: люди опасаются открыто говорить то, что думают. Казалось бы, чего бояться? Ты ведь и так сидишь в тюрьме. Но в каждой камере, в каждом коридоре, на каждой «сборке» установлены видеорегистраторы. Хватает историй, когда на арестантов возбуждали новые уголовные дела за слова, сказанные в тюрьме. Для этого достаточно видеозаписи и рапорта сотрудника.
Разговоров о политике все равно хватает, хотя зачастую используется эзопов язык. Например, критикуя Путина, используют синонимы «дед» или «этот» — с характерным движением пальца вверх. Кто-то говорит шепотом, кто-то — намеками.
Вы удивитесь, но наиболее радикально настроены бывшие чиновники и силовики, попавшие за решетку. Вообще, по закону бывшие «сотрудники» и обычные арестанты содержатся раздельно, но на «сборках» и в автозаках мы все равно регулярно пересекаемся, так что появляется возможность пообщаться.
Я тут и генералов, и фээсбэшников, и замминистров встречал. Странные, конечно, ощущения, когда какой-нибудь арестованный генерал шепчет тебе на ухо, что он «никогда в жизни за “едросов” не голосовал» и что «пока этого вперед ногами не вынесут, ничего в стране не наладится».
А про вас заключенные что говорят?
— Отношение разное. Обычно людям просто интересно: многие на воле смотрели мои ролики и стримы, читали соцсети. Нередко встречаются сторонники и подписчики. Особенно тепло приветствуют чеченцы, которые благодарят за то, что я говорил правду про Кадырова.
Первое время, признаюсь, напрягался, когда на «сборке» подходили кавказцы с длинными бородами и спрашивали: «Это ты Яшин?» Но за этим вопросом всегда следовали объятия и слова благодарности. Бывают, разумеется, недоуменные вопросы, непонимание: почему не уехал? Зачем так рисковать? Кто-то просит поделиться прогнозами касательно войны и экономической ситуации. Но что показательно, за все время я ни разу не сталкивался с агрессией.
А сотрудники ФСИН, надзиратели — как складываются отношения с ними?
— Абсолютно ровно. Более того, для меня с первых дней стало откровением, сколько, оказывается, у меня и таких, как я, сочувствующих среди рядовых силовиков. Я слышал слова поддержки и от конвойных, и от приставов гораздо чаще, чем ожидал.
С другой стороны, чему тут удивляться? Их служба — это копеечные зарплаты, дикие переработки, унижения со стороны начальства. И все боятся, что Путин объявит новую мобилизацию, лишив брони сотрудников силовых структур.
Разумеется, я спрашивал, что этих людей держит в системе. Отвечают обычно вздохами и рассказами о том, как трудно найти работу. А тут хоть какая-то стабильность. И знаете, по-человечески я все это понимаю и проникаюсь. Но все же каждый раз во время таких разговоров в моей голове всплывают строки из старой песни «Наутилуса»: «Нищие молятся, молятся на то, что их нищета гарантирована».
В целом вы сидите «как все» или отношение к вам хуже, чем к другим? А может, наоборот, лучше?
— Я сижу на общих основаниях. Как здесь говорят, «в людской массе». Но контролируют меня построже, конечно. Знаю, например, что есть категорическое указание сверху ни в коем случае не допускать появления у меня нелегального телефона. Иногда перед встречей с адвокатом меня особенно тщательно обыскивают, досматривают буквально до трусов. При этом никакого рвения и садизма в действиях тюремщиков я не замечал. Все в рамках относительной нормы. Ну, по крайней мере пока.
На последнем слове в суде вы сказали, что ни о чем не жалеете. Ничего не изменилось?
— Мне не о чем жалеть. Я в гармонии с совестью, убежден в собственной правоте и сохранил верность своим принципам. Меня поддерживает множество людей, мои тексты и слова востребованы в обществе. Ну да, бытовой дискомфорт угнетает, есть тоска по дому, скучаю по близким. Однако стараюсь воспринимать происходящее философски. К сожалению, дорога от диктатуры к свободе часто лежит через тюрьму, и тому есть много исторических примеров. Этот путь надо пройти достойно.
Тогда же вы сказали: «Лучше провести 10 лет за решеткой, оставаясь честным человеком, чем молча сгорать от стыда от того, что творится от твоего имени». Но ведь есть и другие варианты — например, уехать и бороться дистанционно.
— Я не знаю, как можно победить Путина дистанционно. Допустим, прошлой весной я сбежал бы куда-нибудь в Европу, начал вести там стримы, писать статьи, колесить по форумам «хороших русских»… Но, во-первых, и без меня хватает тех, кто сделал именно так, а во-вторых, каким был бы политический вес моего слова за границей? Власть ведь всегда спекулирует на этой теме: «иностранные агенты сбежали к своим хозяевам, порвали связь с Россией». Ну и давайте честно признаем: значительная часть общества принимает эти аргументы, и я не готов это игнорировать.
Поэтому, кстати, Кремль предпочитает видеть своих критиков эмигрантами, а не политзаключенными. Перед тем как посадить, оппозиционных политиков всеми силами выдавливают из страны. Сажают, если ты упираешься и категорически отказываешься уезжать.
В понимании власти эмиграция лишает тебя морального превосходства и ведет к политическому банкротству. Поэтому Навального выпустили на лечение за границу — были уверены, что испугается возвращаться назад. Поэтому Ройзмана не закрыли в СИЗО, а держат под «запретом определенных действий», явно подталкивая его к побегу. Поэтому мне четыре месяца до ареста угрожали, намекали и прямо говорили, что надо уезжать.
Люди, которые остаются в России, несмотря на угрозу тюрьмы, рвут кремлевские шаблоны и становятся проблемой для власти.
Вы говорите, что можно бороться и на безопасной дистанции от силовиков. Но разве я прекратил борьбу, оказавшись в тюрьме? Разве я молчу? Разве мой голос против войны и против диктатуры не звучит из-за решетки? И мне кажется, что политический вес моих тюремных текстов и моих выступлений с судебной трибуны все же заметно больше, чем если бы я говорил то же самое из парижского кафе. Просто потому, что я доказал, что готов отвечать за свои слова и платить за них очень высокую цену.
Для многих вы пример смелого и принципиального политика. Но теперь, получается, не самый мотивирующий пример. Если ты выступаешь против власти в России, то непременно сядешь.
— Удивительно, конечно, что раз за разом мне приходится оправдываться за то, что я оказался в тюрьме. Вам не кажется, что если невиновный человек попал за решетку, то осуждать все-таки стоит не этого человека, а тех, кто его незаконно посадил? Поймите: моим выбором была не тюрьма, я сюда не рвался. Моим выбором была моя страна, где я остался вместе со своим народом. Да, на моем примере общество увидело, что оппозиционеров сажают. Но в чем здесь новость? Скажу вам больше: оппозиционеров еще и убивают. Вот вам пример Немцова. Не я создал систему, где критика власти равнозначна тюрьме или могиле. Ее создал Владимир Путин. Я же этой системе противостоял всю свою сознательную жизнь и продолжаю это делать, несмотря на арест.
Ваш упрек по поводу демотивации людей мне сложно комментировать. За решеткой я стараюсь вести себя достойно, не ною и ни на что не жалуюсь. Рассказываю о других политзаключенных, с которыми здесь встречаюсь, и пытаюсь им помочь. Призываю остановить войну настолько громко, насколько могу. Заступаюсь за своих соотечественников в колонках для американских газет. В моем понимании арестованный оппозиционер должен мотивировать своих сторонников верностью принципам, стойкостью и достойным поведением в неволе. Получается это у меня или нет — не мне судить. Но я стараюсь.
Ваш друг Максим Резник, написавший в «Холод» колонку в день вашего приговора, сказал мне, что ему стыдно, что он в Европе и в безопасности, а вы в тюрьме. Что вы можете ему ответить?
— Максим Резник — человек умный, порядочный и, как любой петербургский интеллигент, склонный к рефлексиям. Стыдиться ему нечего, поскольку он не молчал, а открыто, жестко выступал против преступной войны с Украиной. И продолжает это делать. Так что его совесть чиста.
Но думаю, что если бы я уехал, а не сел, то сейчас мучился и изводил бы себя точно так же, как Макс. Наверное, психологически мне проще, чем ему. Не стану скрывать, что понимание этого тоже повлияло на мое решение остаться в России.
Тем не менее всем нашим эмигрантам я хочу сказать, что жизнь продолжается. Сейчас точно не время для уныния и апатии. Каждый должен взять себя в руки и делать все, что в его силах, чтобы война поскорее завершилась, а Путин ушел.
Как вы реагируете, когда вашу принципиальность объясняют так: «Яшин хотел быть как Навальный и поэтому пошел в тюрьму»?
— Мы с Навальным знакомы с 2001 года и съели вместе не один пуд соли. Все эти годы он помогал мне, а я поддерживал его. Алексей — мой друг и союзник, за судьбу которого я искренне переживаю.
Но если честно, вы бы хотели быть главным оппозиционным политиком России? То есть быть популярнее Навального?
— Говорить о нашей с ним конкуренции как минимум странно. За что конкурировать-то? За место в тюремной камере? Или за порцию «Новичка»? Нет сейчас никаких «главных» оппозиционных политиков. Есть люди, которые противостоят ворам и убийцам, захватившим власть в России. Каждый делает это в меру своих сил и личного мужества.
Сейчас в России, несмотря ни на что, появляется огромное количество низовых, горизонтальных, антивоенных проектов. Многие россияне продолжают выходить с антивоенными протестами (около 20 тысяч задержанных с начала войны), пересобираются независимые медиа — в общем, люди как-то сопротивляются. При этом на свободе — неважно, в России или за ее пределами — нет политиков, которые бы объединили этих людей. Согласны ли вы с этим? Если да — почему так происходит?
— По сути, вы спрашиваете, почему на свободе так мало популярных оппозиционных политиков. Но ведь ответ очевиден: потому что их сажают. Впрочем, я не считаю ситуацию безнадежной. Полагаю, оппозиционному и антивоенному движению сейчас стоит делать ставку не на лидерство, а на развитие горизонтальных связей, на самоуправление и механизмы коллективного действия. Мы должны стать таким движением, которое невозможно обезглавить и уничтожить, посадив или отравив двух-трех лидеров.
У движения должно быть много лиц, много информационных ресурсов как в России, так и за ее пределами, широкая сеть сторонников с автономными ячейками по всей стране. Ликвидировать такую структуру силовикам гораздо сложнее, чем разогнать классическую партию с председателем и политсоветом. Но на самом деле в этом направлении российская оппозиция и развивается; то, что в России, несмотря на каток репрессий, продолжается низовое сопротивление, о котором вы говорите, — следствие этой тенденции.
Как вы считаете, правильно ли Запад ведет себя по отношению к России?
— Я вижу, что западные лидеры часто не различают кремлевский режим и российское общество, воспринимая Путина и народ как одно целое. Мне это видится серьезной ошибкой. Такая политика помогает Путину прикрываться народом, который он фактически взял в заложники, помогает ему перекладывать ответственность за свою военную агрессию на людей. Хотя для народа война, мягко говоря, стала неожиданностью. Власть не советовалась с обществом, начинать ли вторжение в Украину. Это было личным решением Путина.
За границей россиян обвиняют в том, что они не поднимают восстание, но игнорируют тот факт, что у нас тут, вообще-то, самая настоящая военная диктатура. Людей сажают за лайки в соцсетях, за телефонные разговоры, за минуту молчания по жертвам бомбежек.
В Украине регулярная и хорошо вооруженная армия ценой больших потерь с переменным успехом сдерживает натиск путинских сил. А вы ждете, что обычные учителя, студенты и работники офисов выбегут на площади Москвы и скинут диктатора? Это нелепо.
Мне кажется, Западу стоит действовать более гибко и найти в российском народе союзника. Думать, как помочь людям здесь избавиться от безумного правителя, а не клеймить их бесконечно. Это было бы разумно и дальновидно.
А что вы думаете о новом этапе отношений России и Китая? Вы говорили, что в колонии показывают российские федеральные телеканалы, наверняка видели, как там освещался приезд Си Цзиньпина.
— Меня всерьез беспокоит так называемый восточный разворот России. Кремль рвет торговые отношения и экономические связи, которые десятилетиями приносили нашей стране огромную выгоду. Нанесен мощнейший удар по российской экономике, науке, культуре. И что мы получаем взамен? Путин преподносит Россию на блюдечке товарищу Си и ставит ее в политическую и экономическую зависимость от Китая.
В теленовостях пафосно рассказывают про «равноправный союз двух великих держав». По факту же мы становимся даже не младшим партнером, а сырьевым придатком, китайской бензоколонкой. Нефть и газ с огромной скидкой, лес и уголь по дешевке, дальневосточные земли — мы просто обогащаем Китай своими природными ресурсами, получая в ответ благосклонные улыбки и визиты вежливости.
Я расцениваю действия Путина как предательство национальных интересов России. В будущем нам предстоит сильно постараться, чтобы защитить страну от нарастающей китайской экспансии.
Вам не кажется, что сейчас не только Россия, но и весь мир переживает глобальный кризис — все новые и новые конфликты, войны, угрозы?
— Да уж, до «конца истории», о котором рассуждал философ Фрэнсис Фукуяма, похоже, еще далеко (теория «конца истории» утверждает, что распространение либеральной демократии свидетельствует о финале социокультурной эволюции человечества, окончании идеологических противостояний, глобальных революций и войн, но вместе с ними — искусства и философии. — Прим. «Холода»). Казалось бы, у человечества есть все для спокойного и устойчивого развития. Мир открыт, технологии стремительно развиваются, жизнь становится все более удобной. Чего делать? Живите счастливо, зарабатывайте, путешествуйте, стремитесь к освоению космоса.
Но, видимо, человечеству еще предстоит пройти определенный период взросления. И хочется верить, что в ходе этого взросления мы не уничтожим себя и планету очередной глобальной войной.
Какая из политических или общественных новостей поразила вас больше всего за девять месяцев заключения?
— Планка безумия сейчас поднята так высоко, что по-настоящему удивляться уже сложно, мы ко всему привыкли. Но все же меня поразила история школьницы Маши Москалевой из города Ефремова, которая нарисовала на уроке изо флаги России и Украины с призывом к миру и которую после этого отправили в приют, а ее отца арестовали.
С моей точки зрения, это фашистская практика и какой-то милитаристский угар. Очень хочется посмотреть в глаза учителю и директору школы, сдавшим ребенка полиции. И очень сочувствую девочке и ее папе, которых государство оторвало друг от друга.
Каким вы в целом видите политическое будущее России?
— России предстоит пройти долгий и сложный путь, чтобы выбраться из нынешней ямы. Путин оставит после себя мрачное наследие: разрушенную экономику, международную изоляцию, запредельную коррупцию и деградировавшие государственные институты. К этому добавятся гнетущая атмосфера общественного раскола и десятки тысяч людей, которые вернутся с фронта с травмированной психикой. Нас ждет смутное время. Но все же я верю, что мы справимся.
Эпоха Путина должна наконец научить нас тому, что нельзя доверять всю власть одному человеку. Самодержавие всегда ведет к обесцениванию человеческой жизни, самодурство вождей всегда оборачивается репрессиями и войнами. Нам придется буквально перезапускать свою страну, принимать новую конституцию, создавать с нуля государственные и общественные институты, развивать федерализм и местное самоуправление, учиться контролировать власть и силовиков.
Это большой вызов и национальная идея — стать современной цивилизованной страной, где главной ценностью является человек, его жизнь и развитие. Стать страной, которую все уважают, а не боятся.
За счет чего Россия сможет стать такой?
— Мой источник оптимизма — люди. Кто бы что ни говорил про наш народ, я вижу, сколько вокруг хороших, искренних и неравнодушных людей. Мне в тюрьму пришло уже почти 15 тысяч писем со словами поддержки и благодарности. Это невероятно мотивирует и воодушевляет.
Еще мотивирует твердая убежденность в том, что правда на моей стороне. А сила, как известно, в правде. Честно: я еще никогда не чувствовал себя таким сильным, как сейчас.
Моя вера в будущее основана, помимо прочего, на историческом опыте нашей цивилизации. Как ни крути, но человечество развивается поступательно — от мрака к свету. Медленно, болезненно, но бесправие и рабство уступают место гуманизму и справедливости. Там, где вчера людей сжигали в печах, сегодня торжествуют право и уважение к личности. Мракобесие сопротивляется, но постепенно перестает быть нормой. Диктаторы становятся изгоями, их человеконенавистнические идеи отправляются на свалку истории.
По сути, речь идет о глобальном противостоянии прогресса и мракобесия. И я горжусь тем, что вношу в него свой вклад.
Последний вопрос: что вы хотите сказать своим сторонникам и оппонентам, которые прочитают это интервью?
— Сторонникам я хочу сказать, что сейчас очень важно быть терпимее друг к другу. Не конфликтовать по мелочам, прощать слабость, поддерживать тех, кто в этом нуждается, проявлять солидарность. Зло слабее нас, но оно добивается успехов, потому что лучше организовано. Мы должны сфокусироваться на главном — на том, чтобы остановить войну и поменять Россию. А споры и дрязги оставим на потом.
Оппонентам же я пожелаю просто избавиться от застилающей глаза ненависти. Помните, что насилие порождает насилие. Помните, что многие из тех, кто радовался началу массовых репрессий в 1930-х годах, вскоре сами отправились на плаху со словами: «Товарищ Сталин, произошла чудовищная ошибка».
Для этой власти, ребята, вы такой же мусор, как и мы все. Но если нас она бросает в тюрьмы и в изгнание, то вас просто гонят на убой. Цените свою и чужую жизнь. Нет в этом мире ничего важнее и ценнее человеческой жизни.
Автор
Фото на обложке
Geert Groot Koerkamp / Alamy / Vida Press
