Краткий обзор судебного заседания 14-ого дня

Неофициальный перевод ПЦ «Мемориал»

Краткий обзор 14 дня (25 марта 2011 года)

В начале слушания судья объявил, что последующие слушания состоятся в следующие даты: 24 мая 2011 г., 31 мая 2011 г. и 1 июня 2011 г. Он добавил, что если процедура сбора улик завершится раньше, то 1 июня может состояться прения сторон, совещание присяжных и вынесение приговора.

Он сообщил о телефонном разговоре с австрийским Министерством юстиции, из которого стало известно, что до настоящего момента не поступило ответа из Генеральной прокуратуры РФ на запрос о правовой поддержке, поданный 24 января 2011 года. Он сказал, что на следующей неделе будет отправлено срочное письмо, в котором будет указано, что слушания были отложены до конца мая, и если к тому моменту не будет получено ответа, следует считать, что положительного ответа получено не было.

Он также проинформировал присутствующих, что по причине гриппа выбыл еще один присяжный и что осталось девять присяжных. (Замечание: в начале было восемь присяжных плюс четверо запасных).

Допрос свидетеля Майкла Х., адвоката в Санкт–Пёльтене, и Отто Кальтенбруннера по поводу показаний Х.

Допрос адвоката из Санкт-Пёльтена, Майкла Х., в качестве свидетеля, освобожденного от профессиональных обязанностей по желанию Отто Кальтенбруннера, был запрошен адвокатом Кальтенбруннера, Рудольфом Мейером, с тем, чтобы доказать, что Кальтенбруннер говорил ему об угрозах против него.

Он сообщил суду, что изначально с ним связался сам Кальтенбруннер, будучи сотрудником страховой компании D.A.S. по правовой защите, который искал русскоговорящего адвоката для своих клиентов. Впоследствии, в 2008 году, он обратился к нему, поскольку хотел получить право на владение огнестрельным оружием. Х. помнит, что Кальтенбруннер показал ему свой газовый пистолет, утверждая, что он хочет иметь настоящий пистолет. Он сказал, что организовал встречу с отделом огнестрельного оружия в полиции Санкт-Пёльтена. Там он получил список требований, в котором самым главным был тест на психическую устойчивость. Х. записал телефоны подходящих психиатров и дал их Кальтенбруннеру, который на следующий день сказал ему, что уже назначил встречи с ними. Он сказал, что последний раз встречался с Кальтенбруннером 8 января 2009 года, поэтому он отметил, что этот вопрос мог обсуждаться приблизительно в даты, предшествующие аресту Кальтенбруннера 13 января 2009 года, но он не помнит, когда именно. В любом случае, заявка так и не была составлена по причине ареста Кальтенбруннера.

На вопрос о том, каковы были причины желания Кальтенбруннера получить разрешение на огнестрельное оружие, он ответил, что Кальтенбруннер сказал ему, что ему угрожали исламисты из-за его связей с лицами, симпатизирующими правительству. Х. также упомянул, что когда они пошли в полицию, атмосфера была странная, поскольку человек, действовавший как телохранитель, следовал за ними, однако не вошел в здание и ждал у входа. Он не смог узнать человека на фотографиях, которые ему показывали.

На вопрос судьи о том, когда он пошел к адвокату, Кальтенбруннер ответил, что он не помнит точно, но он думает, что это случилось в недели, предшествующие визиту Турлаева в Австрию, то есть в августе или сентябре 2008 года. Он сказал, что назначил две встречи с психиатром в Вене, куда он и пошел. Он сказал, что экспертное заключение психиатра было сделано после его ареста. Он не читал его, но думал, что оно было у полиции.

На вопрос о том, какие причины он указал адвокату о своем желании иметь лицензию на огнестрельное оружие, Кальтенбруннер ответил, что когда стало известно, что Шаа Турлаев приедет в Австрию, радикальные криминальные исламисты объявили, что нельзя позволить ему приехать, и что если он все-таки приедет, он должен быть ликвидирован. Он утверждает, что имели место конкретные угрозы.

На вопрос о его телохранителе Кальтенбруннер ответил, что он был вынужден нанять его, сразу перед приездом Турлаева, когда люди выразили свое негодование в отношении его визита. На вопрос о том, был ли этим человеком Омар Иламов, Кальтенбруннер сначала сказал, что не может сказать, но позже подтвердил, что это был он, хотя он и использовал имя Идалов. Кальтенбруннер сказал, что Идалов работал его телохранителем, когда он работал на Президента Масхадова. После повторных вопросов судьи и прокурора Кальтенбруннер упомянул, что он давал ему деньги, когда тому было нужно, в среднем 50 евро в месяц. Кальтенбруннер сказал, что человек не был вооружен, но он сам имел газовый пистолет; инцидентов не было.

Допрос Маг. Анны Б., Интеграционный центр «Diakonie» Санкт-Пёльтена и Отто Кальтенбруннера по поводу показаний Б.

Маг. Б. была вызвана в качестве свидетеля по просьбе адвоката защиты Отто Кальтенбруннера, Рудольфа Мейера, для того, чтоб доказать, что его подзащитный говорил ей о том, что ему угрожают. Она была сотрудницей гуманитарного интеграционного центра Diakonie Санкт-Пёльтена, помогая беженцам в поиске работы, жилья, курсов немецкого и т.д.

На вопрос судьи Маг. Б. сказала, что Кальтенбруннер обращался к ней несколько раз в 2008 году с просьбами о советах по иммиграционным вопросам по поводу себя и своей семьи. Чеченский культурный центр не был предметом разговоров. Она сказала, что в свой последний визит 1 декабря 2008 года он упомянул то, что ему угрожают, но что впервые их встреча была посвящена чему-то другому. Он спросил ее, в каких обстоятельствах разрешается иметь оружие, и сказал, что чувствует угрозы со сторон исламистов, но не уточнял. Она посоветовала ему обратиться в полицию, на что он ответил, что он не смогут помочь. Ей показалось, что когда он спросил ее, он не владел информацией по данному вопросу. Она распечатала ему общую информацию о требованиях для получения лицензии на огнестрельное оружие.

На вопрос судьи о том, был ли он уже проинформирован по вопросу огнестрельного оружия адвокатом Майклом Х., когда пошел на встречу с Б., Кальтенбруннер ответил, что не может точно сказать, когда он разговаривал с Хофбауером об этом, но что он вначале переговорил об этом с Брандштеттером перед тем, как идти к Хофбауеру.

Поэтому судья сделал вывод, что попытка Кальтенбруннера получить лицензию на огнестрельное оружие состоялась только после визита Турлаева, что противоречит тому, что сказал ранее Кальтенбруннер. На эти возражения Кальтенбруннер ответил: «Ваша честь, до визита Турлаева были только устные угрозы. После его визита были реальные конкретные угрозы. Если бы их не было, мне бы никогда в жизни не понадобился пистолет».

На вопрос о том, в чем разница между устными и конкретными угрозами, Кальтенбруннер ответил, что до визита Турлаева ему поступали только устные угрозы по телефону. Конкретная угроза произошла, поэтому Кальтенбруннер, после того, как близкий знакомый сообщил ему, что 11 января 2009 года родственник сообщил ему о конкретном решении группы сделать что-то против Турлаева и Кальтенбруннера. Этот родственник посоветовал ему, чтобы он держался от них подальше. «Было принято решение убить Турлаева или меня, если возможность сама представится. Или стрелять в нас. Были бы конкретные действия». Кальтенбруннер сказал, что может назвать имя этого человека, но не публично.

Судья спросил Кальтенбруннера в ответ, какие группы приняли решение ликвидировать или стрелять в Турлаева или в него. Кальтенбруннер ответил, что он не может сказать, поскольку этого не позволяют чеченские обычаи. Даже после того, как его собственный адвокат попросил его, он ответил, что не может сказать, поскольку тогда чеченец, который сказал ему об этом, попадет в беду. (Судья: «Но вопрос сейчас не о том, кто проинформировал, а о группе, которая приняла такое решение».) – «Есть много групп». («Поэтому я и спрашиваю».) – «Угроза исходила от радикальной исламистской группировки». («И Вы не можете сказать нам, от какой?») – «Вы знаете, существует особый антитеррористический отдел (в Австрии), которому это известно лучше, чем мне». (Прокурор: «Я не понимаю, почему вы защищаете своих политических оппонентов и кровных врагов?») – «Я знаю, кто эти люди». (Прокурор: «Но я не понимаю, почему Вы их не называете?) (Судья: «Это бесполезно, у него будут свои причины»).

Допрос свидетеля С., члена Чеченского культурного общества Санкт-Пёльтена

Перед допросом данного свидетеля судья сообщил, что из шести вызванных по поводу Чеченского культурного общества свидетелей явились только двое.

На вопрос судьи о том, является ли он членом «Чеченского спортивного и культурного общества «Грозный», свидетель сначала ответил нет, затем уточнил, что он был рядовым членом, но не членом правления или организатором. Он ответил, что человек по имени Лом-Али подошел к нему, чтобы тот подписал членскую анкету. Ему сказали, что нужно организовать культурную ассоциацию для проведения досуга, и чтобы дети занимались спортом. Ему идея понравилась, и он подписал. Разговора о членских взносах не шло. Он сказал, что готов был бы платить, если бы ассоциации что-нибудь делала. Он думал, что подпись была нужна для создания общества, но впоследствии ему не сообщили, было ли оно на деле создано или нет. Он предположил, что общество открыта только для чеченцев, но он не возражал бы, если бы в нее могли вступить также турки или австрийцы.

На вопрос одного из присяжных, говорили ли ему об идеологии общества, то есть симпатизирует ли оно правительству или исламистам, он ответил, что оно было свободным от идеологии. Он также сказал, что не знал, что Кальтенбруннер занимал лидирующую позицию в обществе; с его точки зрения, он был самым обыкновенным провинциалом.

Адвокат Кальтенбруннера, Рудольф Мейер, зачитал суду то, что было написано на членской анкете. «Здесь сказано: член №. 33, дата зачисления: 15 июля 2007 года, имя, фамилия, дата рождения, гражданство, адрес дома и в Австрии». На вопрос о том, было ли у него ощущение, что за ним следят, свидетель ответил отрицательно. Мейер сказал, что все члены подписали членскую анкету в двухнедельный срок в 2007 году.

Допрос свидетеля Д., члена чеченской культурной ассоциации Санкт-Пёльтена

Свидетель подтвердил, что подписывал членскую форму чеченского культурного общества в Санкт-Пёльтене. Он сказал, что Кальтенбруннер сказал его семье и еще пяти семьям из его города, что будут организовывать культурный центр, где можно будет встречаться по праздникам и где дети смогут заниматься спортом. Он думал, что это будет место встреч в основном для чеченцев, открытое при этом для других этнических групп. По его представлению, необходимо было собрать определенное количество подписей для создания культурной ассоциации. После этого он ничего больше об этом не слышал. Когда в какой-то момент он спросил, на какой стадии находится создание культурного центра, ему сказали только, что в данный момент ищут место. На вопрос о том, боялся ли он, что информация о членах культурной ассоциации будет передана президенту Кадырову в Чечне, он ответил: «Я не знаю, что должен ответить». («В любом случае, Вы не задавали тогда себе этого вопроса?») – «Нет, тогда не задавал».

На вопрос адвоката Кальтенбруннера о том, спрашивали ли его о его деятельности в Чечне при подписании членской анкеты, он ответил отрицательно.

Допрос Отто Кальтенбруннера о создании «Чеченского культурного и спортивного общества «Грозный»

На вопрос судьи о том, как была основан Чеченское культурное общество в Санкт-Пёльтене, Кальтенбруннер ответил, что идея возникла после конфликта чеченцев и турок, на каждой стороне было по 150 человек. Он попросил Хассана Дугана анкеты для членов и затем принес их в полицию Санкт-Пёльтена.

На замечание судьи о том, что с самого начала было ясно, что если администрация Санкт-Пёльтена не предоставила бы им помещение бесплатно, то, как предполагалось платить за помещение, если они не хотели взыскивать членских взносов, Кальтенбруннер ответил, что после конфликта многие пообещали оказать поддержку, и что он не рассчитывал на бесплатное помещение. Он сказал, что он и Актар Бей присматривались к двум или трем помещениям, но они были слишком дорогими. Он сказал, что искал что-то вроде небольшого кафе, где люди могли встречаться и общаться, а также торговый зал, который приносил бы средства для культурного общества и также предоставил бы им материальную базу. Он также сказал, что поскольку не нашел спонсора, готового предоставить средства для деятельности, он ничего не смог сделать.

На вопрос прокурора, обсуждались ли вопросы, касающиеся культурного центра, особенно финансовые, во время его встречи с Турлаевым, или в Чечне во время его встреч с Кадыровым, Кальтенбруннер ответил, что в 2009 году был издано постановление президента РФ о помощи и поддержке культурных центров диаспоры за пределами России. «Если бы этого не произошло, все было бы по-другому. В октябре 2010 года состоялся Чеченский Всемирный Конгресс в Грозном, были представители 12 стран ЕС, включая Польшу, Австрию и Бельгию», — добавил он. Когда ему вновь задали тот же вопрос, он ответил, что обсуждал с Кадыровым и Турлаевым проблемы, с которыми ему пришлось столкнуться в Австрии, но что его планом было сначала разобраться со следующим визитом Турлаева 20 января по вопросу лечения, и только потом разбираться с культурным центром.

На вопрос о том, почему не было финансовой помощи, когда он сообщил суду, что Кадыров был заинтересован в улучшении имиджа Чечни в кругу чеченской диаспоры, Кальтенбруннер ответил, что они только вкратце обсудили это, потому что у них было мало времени, так как ему нужно было решать много вопросов в связи с визитом Турлаева. Он подтвердил также обсуждения вопроса Всемирного Чеченского Конгресса, который послужил бы площадкой для «людей, которые не хотели сидеть за одним столом, начать переговоры друг с другом».

На вопрос о том, посчитал ли сам Кадыров идею создания культурного центра хорошей или он посчитал, что она не имеет смысла, и что он сказал Кальтенбруннеру, когда узнал о трудностях центра, Кальтенбруннер ответил: «Он сказал, это очень хорошо, и что в трудные времена он не оставит нас там одних».

На вопрос адвоката семьи пострадавшего, Нади Лоренц, не был ли Кадыров заинтересован в распространении информации об успешной реконструкции в Чечне через чеченское культурное общество, Кальтенбруннер ответил, что он сам хотел этого, и что он хотел показать документальный фильм в культурном центре, чтобы это можно было обсудить. («Но вопрос был о том, посчитал ли Кадыров это хорошей идеей или он сам предложил это?») «Он этого не говорил, и ему не нужно было. Я сам знал, что мне нужно делать».

На вопрос своего адвоката, Рудольфа Мейера, почему они перестали искать членов после июля, имея к этому моменту всего 97 членов, Кальтенбруннер ответил, что посчитал это достаточным количеством для основания общества. Адвокат затем отметил, что если бы он хотел использовать культурную ассоциацию в качестве платформы для слежки за членами, он бы продолжал искать новых членов.

Допрос свидетеля Урди Ахмадова (или Ахмакова)

Допрос свидетеля Урди Ахмадова (или Ахмакова), который в настоящий момент отбывает тюремное заключение, был запрошен адвокатом Сулейманом Дадаевым для того, чтобы доказать, что Артур Курмакаев был в Вене в декабре 2008 года.

На вопрос судьи о том, как он познакомился с Сулейманом Дадаевым, свидетель ответил, что он и Дадаев из одной деревни, и что они снова встретились в Австрии в 2006 или 2007 годах. Он сказал, что ему не было знакомо имя Артура Курмакаева, но он знал человека по имени Арби (одна из кличек Курмакаева). Он сказал, что в середине декабря один друг по имени Ахмед попросил сходить с ним на встречу на Вестбанхофе. Там он совсем недолго поговорил с этим человеком по имени Арби, по сути, они лишь обменялись приветствиями, а затем его друг и Арби говорили наедине, на некотором расстоянии. Спустя две недели после этой встречи его друг Ахмед вернулся в Чечню. Свидетель утверждает, что он помнил лицо Курмакаева и его кличку Арби, несмотря на то, что видел его мельком во время встречи, которая не имела для него значения. Ахмадов утверждает, что он знал его друзей и друзей друзей, и что он обычно очень хорошо запоминает лица.

Затем прокурор спросил, как нашли этого свидетеля, и судья спросил Дадаева, почему тот полагает, что свидетель видел Курмакаева. Дадаев ответил, что он встречал Ахмадова в тюрьме и что он помогал ему лучше понять суть судебных документов, потому что сам он не так хорошо владел немецким. В этом контексте они наткнулись на имя Арби, и Ахмадов сказал ему, что он также встречал этого человека.

Продолжение опроса Сулеймана Дадаева

Один из присяжных указал Дадаеву на расхождения в его показаниях: с одной стороны, он утверждает, что никогда не пьет алкоголя, а с другой стороны, он говорил, что иногда пьет алкоголь. Дадаев ответил, что он пил алкоголь всего два раза в жизни, и что, возможно, именно под воздействием алкоголя он сказал Богатыреву о своей «проблеме» в ночь с 12 на 13 января 2009 года.

Другой присяжный указал ему на другое противоречие: с одной стороны, он утверждает, что 13 января он не вел машину по направлению к Вене из-за того, что у него нет водительских прав, а с другой стороны, он говорил, что хотел поехать обратно в Санкт-Пёльтен. Дадаев ответил, что он вынужден был сесть за руль, потому что Богатырев сказал, что может уехать на машине, и никто больше не придет, чтобы ее вести.

Затем один из присяжных попросил Дадаева подробнее объяснить, что он имел в виду, когда сказал суду, что планировалась всего лишь ссора с Исраиловым. Дадаев объяснил: «Я не планировал бить его или убивать. Планировалась заставить его приехать в Чехию».

Прокурор возразил Дадаеву, указав, что он знал о разговоре между Исраиловым и Курмакаевым на Дунае, в котором Курмакаев ясно заявил, что его послал Кадыров, и что в течение последнего судебного заседания Дадаев впервые упомянул, что деньги принадлежали полевому командиру Гакаеву. Дадаев ответил, что сначала Курмакаев сказал ему, что деньги у Кадырова украли, но затем он в ответ спросил, почему тогда он связался бы с ним, Дадаевым. Затем они стали беседовать, и Курмакаев сказал, что деньги на самом деле украли у Гакаева. «И я полностью в это поверил после того, как несколько раз поговорил с Исраиловым, потому что он начал по-разному отвечать на простые вопросы», — добавил он. Он сказал, что Курмакаев снова приехал в Австрию после возвращения в Чечню и привез с собой письменное уведомление от определенного человека, который это подтвердил. («От кого?») – «От Гакаева».

Прокурор затем возразил Дадаеву, указав на то, что во время расследования он сказал полиции и прокурору, что он сотрудничал с Курмакаевым потому, что тот его вынудил к этому или угрожал ему. Дадаев ответил, что Курмакаев не угрожал ему особенно сильно, поскольку в таком случае «он надрал бы задницу Курмакаеву». Он сказал, что у него были кое-какие проблемы в России, поскольку он участвовал в войне, и Курмакаев сказал, что он сообщит российским властям, где тот проживает. «И почему не помочь, если у кого-то украли деньги? … И речь не шла о насилии или убийстве», — добавил он. (Прокурор: «То есть Вы хотите сказать, что хотели помочь из чистого дружеского расположения или из соображений справедливости?») «Нет, не из дружеского расположения или соображений справедливости. Просто я достаточно долго сражался на войне. Война продолжается, а у солдат пустые животы, и деньги пошли бы им». («Могло ли быть такое, что он представил Вам эту историю так, а другим – по-другому? Вы не моли проверить, была ли подпись Гакаева подлинной?») – «Конечно, я не такой наивный, чтобы поверить листу бумаги. Я еще не сказал, что Гакаев лично звонил мне. Я не хотел, чтобы это считалось связью с террористом, а он считается террористом». («Но почему Вы сказали нечто иное во время следствия?») – «Я думаю, этот вопрос неуместен. Если Вы взглянете на мои показания, начиная с 27 марта или 2 апреля, то вспомните, что это не было политическим убийством, а дело было в краже денег. И во время судебного заседания присутствовали такие важные свидетели, что говорить об этом не было времени». (Судья: «Учитывая, что Вас допрашивали уже на протяжении нескольких часов в течение этого судебного процесса, это довольно смелое утверждение, что у Вас не было времени описать Вашу ответственность»). – «Разбирательство длилось уже 13 дней, и мне понравилось, как описали Кадырова».

Затем прокурор возразил Дадаеву, упомянув тот факт, что личность Курмакаева постоянно фигурировала в его показаниях во время следствия и заседаний, но это было единственным постоянным элементом. («Например, какое-то время Вы упоминали о наблюдении, но никогда о личных встречах с Исраиловым. Почему?») – «Это было чем-то вроде рефлекса самосохранения. Этот человек был убит, и если кто-то узнает, что у меня были связи с ним, то это не очень хорошо». («Но по данным, полученным из Вашего телефона, в любом случае было очевидно, что Вы там были. Это означает, что это ничего не изменило бы, не создало бы иной картины?») Ответа не последовало.

Затем прокурор спросил Дадаева, как проходили предполагаемые встречи с Исраиловым. Дадаев заявил, что не знал, в какой квартире жил Исраилов, но знал, какое интернет-кафе посещает Исраилов. Он заявил, что иногда встречал Исраилова неподалеку от компании Исраилова, иногда – по вечерам в интернет-кафе или возле дома Исраилова. («Вы договаривались о встречах, или Вы просто ждали его, например, напротив его дома?») – «Нет, мы никогда не договаривались о встречах, а встречались просто случайно. Если бы я точно знал, в какой квартире он жил, или если бы у меня был его номер, я бы не проводил там так много времени». («Вы когда-то упомянули о восьми встречах. Очевидно, вам было что обсудить. Если это верно, то было бы логично в таком случае обменяться телефонными номерами?») – «Нет, он даже доложил обо мне в полицию. Об обмене номерами не могло быть и речи». («И как проходили встречи?») «Встречи проходили в недружелюбной атмосфере. Сначала он отнесся ко мне очень агрессивно. Возможно, он хотел запугать меня, не знаю. Однако затем он смягчился, и мы начали говорить обо всем. Наконец он согласился ехать в Чехию. А затем, 12 января, он внезапно сказал нет». («Но как Вы ему об этом сказали? Ты присвоил 300 000 USD, мы хотим деньги обратно? Как Вы сделали это?») «Я не помню, какие именно слова я сказал, или что он ответил. Но в первый день мы говорили 10 или 15 минут, чтобы узнать друг друга. Когда я заговорил об этом вопросе, Исраилов сказал, с ним уже связывался человек по этому же вопросу. Я сказал ему, что знаю и человека, и историю. Он сказал, что денег у него нет, и если бы они у него были, он бы их не вернул».

Перед этой первой встречей Дадаев ждал три или четыре дня перед домом Исраилова, на который ему указал Курмакаев. (Прокурор: «Но почему Курмакаев сам не поговорил с ним?») «Да, он сказал мне, что он говорил с ним, но тот сообщил об этом полиции». («Но если он Вам об этом сказал, почему Курмакаев решил, что у Вас получится лучше? Вы применяли бы другие методы?») «Ну, я хотел поговорить с Исраиловым, чтобы узнать, скажет он да или нет, чтобы я мог отчитаться перед Курмакаевым, который тогда смог бы уехать из Австрии». («Но почему он связался с Вами и считал, что у Вас получится лучше, чем у него самого?») «Ну, это вопрос к Курмакаеву. Может, у него были причины. Я не могу этого знать со 100%-ной уверенностью». («Как он пришел к Вам?») «Через знакомых, через Гакаева. У меня много знакомых, и из разговоров с ним я понял, что он тоже их знает». («То есть Вам казалось, что Вас порекомендовал Гакаев?») «Я не просил его. Я могу только предполагать, что да». («И Вы регулярно отчитывались о прогрессе или его отсутствии?») «Конечно, письменных отчетов не было, только короткие отчеты о том, были ли беседы и как они прошли».

Прокурор продолжил возражать Дадаеву, приводя доводы, что если Курмакаев не смог добиться успеха с первой попытки и затем связался с Дадаевым для того, чтобы попытаться еще раз, то это имело смысл только в том случае, если у Дадаева имелись другие методы воздействия на Исраилова. Дадаев повторил, что он не хотел давить для получения результата, а лишь хотел услышать, что скажет Исраилов. Он добавил, что не так уж нереалистично предполагать, что его можно было уговорами убедить вернуть деньги. «В Европе и странах Центральной Азии находится много денег, украденных у бойцов. И есть очень много случаев, когда деньги возвращали, без драк и убийств», — сказал Дадаев. (Прокурор: «Вы участвовали в подобных случаях?») – «Да, я принимал участие в таких беседах, но я подчеркиваю, что я не мафиози». («Но как кто-либо может добиться того, чтобы люди добровольно вернули украденные деньги? Было бы интересно узнать, поскольку это сделало бы Ваши слова более правдоподобными».) – «Есть люди, которые взяли деньги, вложили деньги в доходные дела, они приумножились, поэтому некоторые хотят их вернуть. Впрочем, некоторые и доллара вернуть не хотят». (Судья: «Но как Вы разбираетесь с остальными? Что Вы им говорите? Давайте возьмем пример с Исраиловым. Он отнял деньги у повстанцев, которых Вы поддерживаете. Как Вы можете убедить его, когда у Курмакаева это не получилось?») «Определенно, я попытался бы использовать убеждение. Если бы я не смог этого сделать, я бы обратился к следующему Алихану. Но Алихану, который взял их, не видет хорошей жизни». («Что Вы имеете в виду?») «Представьте, что Вы не в Австрии. Полиции нет. Про это не забудут. В действие пойдут другие методы». («Вы имеете в виду, что если Вы скажете Курмакаеву, что это не сработало, тогда он найдет другие методы?») «Конечно». («А кто сможет гарантировать, что уже обращение к Вам не является одним из этих «других» методов?») «Я гарантирую, что все знают, что я не убивал его. Поскольку иначе у меня бы здесь была другая роль». («Но то, что это случилось, — это факт. Исраилов был убит средь бела дня. И присяжные должны решить, были ли Вы чем-то вроде следующей инстанции. И Вы сказали, что если бы Курмакаев узнал о провале, то тогда применил бы другие меры. Курмакаев знал об этом уже с августа 2008 года. Кто сможет сказать, что Вы не были частью этой следующей инстанции? И связанный с этим вопрос: зачем Курмакаеву дважды использовать один и тот же метод, а не попытаться перейти к более серьезным мерам?») – «По поводу первого вопроса: если бы я действительно был второй инстанцией, я бы Вам об этом не сказал, и Вы бы ни о чем не узнали. Вопрос о Курмакаеве: тогда я об этом долгое время не задумывался. Теперь, по прошествии 26 месяцев, я думаю, что Курмакаев рассчитывал взять деньги и обмануть тех, кому они принадлежали».

Затем прокурор сообщил суду, что Дадаев сказал что-то во время пятого допроса полицией 20 марта 2009 года, что связано с нынешним разговором о второй инстанции. Прокурор зачитал описания, которые дал Дадаев, хотя его и не спрашивали об этом: «В 2003 году должен был прийти банковский перевод из Саудовской Аравии на 25 млн. долларов, но пришло только 15 млн. через посредника, Ислама Астамирова. Я получил фото и информацию о месте его проживания и приказ найти его и поговорить с ним о деньгах. Меня разъединили с моим отрядом и направили в Европу. Меня выбрали как лучшего в своем отряде. Это было специальное подразделение Верховного Суда Шариата Республики Чечня… По инструкции я не должен был убивать его, но восстановить путь движения денег. Масхадов все еще был президентом, и Доку Умаров был моим непосредственным начальником. Я попал в Австрию через Словакию, затем в Париж». Позже, в июне 2004 г., Умаров якобы сказал Дадаеву, что Астамиров был в Ницце, где он его и нашел. «Я поговорил с ним там, и он сказал мне, что переправил все деньги, которые получил. Я передал эту информацию Умарову. Он сказал мне, что это может превратиться в грязное дело, и что я не должен пачкать рук, что он кого-нибудь пошлет, чтобы закончить дело, и что я должен только передать информацию дальше. После этого приехало три чеченца и похитили Астамирова. Затем я увидел его на следующий день и заметил следы пыток. Его рот был заклеен пластырем, и он сказал, что это не имело значения, ведь его все равно убьют. Он сказал, что скажет мне, где деньги. Я сказал, что деньги не мои и не его, а деньги для бойцов. Я поклялся, что его освободят, если он отдаст деньги. Он сказал мне, где они, я отправился к остальным, чтобы сказать им, что они должны его отпустить. Они сказали мне, что мои полномочия здесь заканчиваются, и я должен заниматься деньгами. Им был дан приказ убить его. В тот момент их было двое, третий отлучился, чтобы достать еды. Я попросил одного из них уйти, убил второго и отпустил Астамирова. Тело было ликвидировано и найдено месяцем позже, а затем переправлено в Чечню. По адресу, который он мне дал, я нашел 3 млн. долларов и отправил их домой. Астамиров сказал мне, что у него есть еще 2,5 млн. долларов, но я знал, что у него их нет. Затем я хотел вернуться домой и позвонил брату. Он сказал, что домой лучше не возвращаться, потому что все знают, что я убил агента. Я должен оставаться в Европе, потому что считали, что я действовал в сговоре с Астамировым». Прокурор сделал вывод: «История из Вашей биографии, правдивая или нет. Но то, что можно увидеть в этой истории, так это то, что Вы не всегда являетесь самой легкой мерой». Дадаев ответил, что он понятия не имеет, к чему это все. Мы говорим о 2,5 млн. долларов, и что он не совершал убийства здесь, как и не находился здесь, когда убийство произошло. Он сказал, что на допросе он рассказал правдивую историю, но то, что «они» из нее сделали, правдой не являлось.

Он заявил перед судом, что он сказал Астамирову, что ему все простят, если он вернет деньги. Астамирова не похищали три чеченца в Ницце, а лишь «заставили поехать туда», и «они не планировали убить его, а лишь хорошенько запугать». Он сказал, что не видел следов пыток на его теле на следующий день, как и того, что его рот был заклеен, потому что он его на следующий день не видел. Но он знал, что позже там было найдено мертвое тело и отправлено в Чечню, но этого человека убил не он и не один из трех других чеченцев.

Прокурор продолжал возражать Дадаеву, приводя другие противоречия в его показаниях. Например, Дадаев сказал во время седьмого допроса 27 марта 2009 года, когда он, прокурор, впервые спрашивал его: «приблизительно начиная с 15 декабря 2008 года, мне впервые приказали установить наблюдение за женой Исраилова, записывать, что она делает и как проходит их жизнь». Это противоречит другому заявлению Дадаева. Дадаев ответил: «Я на 100% уверен, что я этого не говорил», на что судья ответил, что прокурор там присутствовал и помнит это, он сократил свои возражения до «Я не знаю, я не помню, чтобы говорил такое. Может, офицер допроса что-то путает».

Судья продолжил чтение показаний Дадаева от 27 марта 2009 года: «Вообще-то Курмакаев стоит за всей этой историей. Но в Австрии у него есть представитель, Аслан (Косум Ешуркаев). Он был организатором убийства. Курмакаев всем руководил и однажды ждал меня в моей машине в Санкт-Пёльтене… Он показал мне фото Исраилова и фото моей семьи в Чечне и моих детей в Австрии. Я отказался принимать участие, но затем ко мне пришел «Аслан». Он был боевиком в Чечне и сказал, те, кто борются против русских, заинтересованы в этом деле. Это убедило меня поучаствовать. Мне представили это дело как историю сепаратистов. Почему «Аслан» и Кальтенбруннер состояли в связи, я сказать не могу. Я только знаю, что «Аслан» всегда пытался привлечь Кальтенбруннера. Исраилова похитили бы для того, чтобы тот вернул 300 000 долларов человеку в Чехии, которого только он знал лично. Они говорили, что это деньги Доку Умарова. Но я был уверен, что это деньги Кадырова». Дадаев ответил, что вначале он не знал, что Косума Ешуркаева называют «Аслан», а остальное было «полной чушью». (Судья: «Но зачем Вы тогда сказали это прокурору?») – «Я не помню, чтобы говорил такое». («Меня интересует одна вещь. Та история, которую Вы рассказали, совершенно не та, что Вы рассказали сегодня. Почему?») – «Я Вам сказал, что я не хотел ничего прятать. Я однажды изменил свои показания по уважительным причинам. В отношении остального у меня объяснений нет, потому что я этого не говорил и не заявлял». (Прокурор: «Вы меняли свои показания не однажды, а меняли свою историю практически на каждом допросе. В начале Вы все категорически отрицали, затем стали каждый раз рассказывать новую историю») – «Это не новые показания, все связано одно с другим. И я с самого начала упомянул о Курмакаеве».

Судья: «Я зачитаю Вам, что Вы сказали о последовательности событий: «Поскольку изначально мы планировали похитить Исраилова, когда он будет выходить из дома, машина Турпал-Али была припаркована там. Когда жена Исраилова ушла из дома, Леча подумал, что можно похитить его прямо из квартиры. Но я был против, потому что дети были дома». Выходит, что причина, по которой вы не хотели похищать его прямо перед его квартирой, — это незнание, где находится его квартира, но что дети были дома. Более того, сейчас Вы по-другому описываете остальное, например то, что Вы не заметили убийства. Вы сказали: «Исраилов затем вышел из дома и не пошел, как планировалось, по направлению к Ангерер Штрассе, а к супермаркету Еврошпар. Леча выскочил из машины, сказал припарковать машину на парковке Еврошпара и пошел к Турпал-Али. Они расположились неподалеку от входа в дом Исраилова, и я припарковал машину… Из-за трафика было невозможно достаточно быстро развернуть машину Турпал-Али… Леча планировал идти по направлению к Исраилову вместе с Турпал-Али, как только тот выйдет из супермаркета, где он хотел обездвижить его с помощью электрошокера. Вдобавок он хотел обездвижить его ударом. Вот я и сидел в машине и ждал Исраилова. Как сказали мне остальные, он затем внезапно вышел за пределы парковки, и раздался выстрел. Я увидел в зеркале заднего вида, как эти двое трусцой перебежали улицу. Через одну или две минуты раздались выстрелы. Я подумал, что Исраилов использовал свой пистолет. Мы знали, что он у него был. Я слышал несколько выстрелов. Мне показалось, что стреляли из двух пистолетов. Затем я попытался найти тех двоих на машине и позвонил Турпал-Али несколько раз, чтобы спросить, где они… Чтобы забрать их, я поехал наперерез улицы с односторонним движением и наконец нашел их… Леча был ранен в лицо, по-видимому, в левую щеку, из раны хлестала кровь. Он попытался остановить кровь майкой. Не могу сказать, были ли выстрелы сделаны из разных мест. Их делали с различными интервалами. Я думаю, первый выстрел был сделан на расстоянии 50 метров от меня». И затем Вы сказали: «Я развернул машину и поехал обратно по Зигфридштрассе. Затем мы поехали в Кагран, но приехали туда случайно. Мы хотели уехать из Вены. Я хотел поехать в Санкт-Пёльтен. Турпал-Али и Леча постоянно звонили по телефону во время побега. Леча кричал на Турпал-Али. Он жаловался, что тот не побежал за Исраиловым. Турпал-Али ответил, что он не спортсмен и не может бегать. Но они думали, что он все еще жив. Ситуация была близка к панике. Турпал-Али несколько раз поговорил с Асланом. Леча также несколько раз звонил, но я не понял, кому. Из разговора Турпала-Али и Лечи я понял, что оба стреляли в Исраилова. Проскользнуло, что один сказал, что стрелял дважды, а второй – что стрелял трижды. Один сказал, что пуля не вылетела из его пистолета. Думаю, это сказал Турпал-Али. Поскольку я орал на них, ругая за то, что мы никогда не договаривались о том, чтобы ранить Исраилова, я повел машину к парковке супермаркета Пенни и сказал им, что я не хочу больше иметь с ними дел». Что Вы на это скажете?») – «Я никогда не говорил, что они двое говорили, кто сколько раз стрелял. Разговор был таким: Леча сказал Турпал-Али, что он слышал три выстрела, а другой слышал два», — сказал Дадаев. (Судья: «Но почему явно указано, что стреляли оба?») – «Возможно, я неясно выразился, или кто-то неверно записал сказанное».

Прокурор продолжил зачитывать показания с того же допроса 27 марта 2009 года: «Леча сказал, что оба дрались с Исраиловым, который лежал на земле, несмотря на то, что Исраилов уже был ранен. Он добавил, что они были вынуждены убить его», и «Леча сказал, что с первым выстрелом он лишь задел его руки или ноги. Затем он также сказал, что они были затем вынуждены убить его. Последний выстрел был сделан, когда он уже лежал». Поэтому он никогда не говорил, что стрелял ОН, а что стреляли ОНИ. Дадаев ответил: «Он сказал «мы» имея в виду также меня, потому что мы все были там».

Судья сказал, что Дадаев описал три варианта в своих показаниях от 27 марта: «Один вариант – похитить его напрямую из квартиры. Вторая – похитить его по пути к турецкому интернет-кафе. Но это не удавалось сделать уже два или три раза, как я понял из разговоров Аслана и Лечи. Третий вариант был похожим. Уже с лета предпринимались попытки похищения. Но в то время я еще не был привлечен. Первая попытка похищения произошла уже 7 или 8 января 2009 года. Я тогда с ними не был, но я понял, что это произошло, из разговоров Лечи и Аслана… Планировал похищения Леча, почему я и думаю, что именно Аслан стоял за этим. Я также знаю, что это Аслан предпринял попытку похищения 7 января. Мотивом к тому, чтобы я поучаствовал, было то, что я не привез обратно 2,5 млн. долларов, и был понижен. Аслан пообещал, что я смогу вернуть свои солдатские награды, если поучаствую. Я не знаю, чем должно было закончиться похищение, но как в самом начале сказал Курмакаев, это должно было произойти без убийства, и я вздохнул с облегчением. Я думал, что моя роль будет заключаться только в перевозке Исраилова на машине».

Дадаев ответил: «По поводу Аслана я снова повторю, что я не знаю, что Косума Ешуркаева зовут «Аслан». По поводу разговора Косума и Лечи я уже сказал десять раз, что причина, по которой они встречались в Золленау, — Леча избил работника Косума». (Судья: «Но почему здесь написано «Арби»?) – «Я не знаю, я думаю, я говорил об Арби… Может, я имел в виду Арби и потом сказал это не так, потому что эти допросы иногда длились по десять-четырнадцать часов». («Но почему Вы многократно сказали, что был план похищения, но что Аслан уверил Вас, что убийства не будет?») – «Да, это я подтверждаю. По поводу похищения, план был принудить его поехать в Чехию». («Почему Вы признаете это только сейчас, а не раньше?») – «Смотрите, если кто-то говорит о похищении и о том, чтобы заставить кого-то сесть в машину, то это две разные вещи». («Что для Вас похищение? В чем разница?) – «Я имею в виду, перед тем, как похитить человека, его надо обездвижить, то есть сделать так, чтобы он потерял сознание… Как я понимаю фразу «заставить кого-то пойти с кем-то?» Я имею в виду запугать человека, чтобы он сел в машину». («Угрозами или активным насилием? Интересно то, что у Вас не было проблем с термином «похищение», когда Вас допрашивал прокурор во время допроса, в отличие от настоящего момента?») – «Я не заметил этого тогда. Я не знаю, как это звучит по-немецки. В русском это два разных слова». («Как это называется по-русски, если кто-то угрозами заставляет кого-то сесть в машину и привезти человека, против его воли, в другую страну. Это только принуждение или тоже похищение?») – «По моему мнению, это называется принуждением». («Но Вы знали, что ему будут серьезно угрожать, чтобы тот сел в машину и поехал в Чехию?») – «Да».

Судья затем прочел слова Дадаева о том, что его вынудили к участию, поскольку Курмакаев дышал ему в шею. («Как он мог оказать давление на Вас или Вашу семью?») – «Ну, я не знаю, но думаю, что он мог». («Очевидно, Вы думали о чем-то очень конкретном. Поскольку Вы сказали, что планировали убить Курмакаева, чтобы спасти свою семью и себя, что Вы были вынуждены принять участие и поставлять информацию») – «Ну, утверждение об убийстве Курмакаева было сделано под действием эмоций». («А Ваше заключительное замечание было таким: «Вы этого не понимаете. Это не Ваша война, это наша война. Для меня настанет тишина и покой только после смерти») – «Я имел в виду, что это действительно сложно понять, поскольку я принадлежу к другому народу. В этой войне, которая длится уже семьдесят лет, не только лагерь Кадырова, но и его оппоненты разделены. Чтобы анализировать это, нужно знать цели разных сторон».

Затем прокурор возразил Дадаеву, приведя тот факт, что Курмакаев выглядит призраком, что нет данных о телефонных звонках, что нет ничего за исключением сегодняшнего свидетеля. (Прокурор: «Как он Вас нашел, как он установил контакт?») – «Ну, я не встречал Курмакаева так уж часто, возможно, всего десять раз, включая встречу в августе. Как-то он подошел к моему дому и также звонил мне». («В допросе от 2 апреля Вы очень четко отличаете Арби и Аслана и говорите, что места встреч всегда назначались Арби. В какой-то момент встреч не было, а потом были не каждодневные, а многочисленные встречи. Вы также сказали следующее: «Мы говорили о многом, о том, как хорошо сейчас дома. Я думаю, что он живет в Санкт-Петербурге, но часто бывает в Чечне. Он также сказал мне о своем начальнике, или боссе, «Лорде» (по имени Тимур). У него была информация, которую ему мог передать только «Лорд». Вправду ли он его непосредственный начальник, я не знаю, получает ли он приказы от него. У него есть прямой выход на Кадырова. Я также знаю Шаа Турлаева, советника Кадырова, который занимается вербовкой боевиков. Интеллектуально он выше «Лорда», но не имеет такого влияния. «Лорд» просто более жесткий». Выходит, здесь нет ничего о сепаратистах?») – «Я только воспроизвел свою беседу с Курмакаевым. Но даже если Кадыров и Курмакаев поддерживают связь, есть тысячи других групп, и никогда нельзя сказать, кто от кого получает указания. Курмакаев действительно сказал мне, что был подослан Кадыровым, но в другом разговоре упомянул имя Гакаева. Что касается Кадырова, даже духа его не было». («Есть также запись с Дуная, о которой Вы также знали, и в которой явно говорилось о Кадырове, и в котором вопрос денег не поднимался?») – «Есть три записи, и я слушал только одну. Помимо этих записей было еще много разговоров. Только основываясь на записях нельзя сказать, что там произошло».