Инструментарий репрессивного ответа на московские протесты

Явно необоснованный и несправедливый отказ допустить до участия в выборах в Мосгордуму практически всех представителей несистемной демократической оппозиции породил всплеск протестной активности. В согласованных и несогласованных с городскими властями акциях, прошедших в Москве в июле-августе, приняли участие десятки тысяч человек. Этот всплеск протестной активности стал самым крупным после событий  2011-2012 гг.

Российские власти ответили на это ожидаемо – репрессиями. Несмотря на такую предсказуемость и отлаженность репрессивных практик, в реакции власти на московские протесты все же прослеживаются некоторые новые черты. Вероятно, самой явной из них стал исключительно широкий набор используемых инструментов – как уголовно-правовых, так и чисто полицейских, уголовно-процессуальных, административных и даже гражданско-правовых.

«Классические» репрессивные статьи УК

Статья 318 УК РФ, наказывающая за применение насилия к представителю власти, в том числе не повлекшее никакого вреда здоровью (но даже в этом случае предусматривающая наказание до пяти лет лишения свободы), является привычным способом воздействия на участников мирных протестов.  В Москве по этой статье возбуждались уголовные дела и выносились приговоры после мирных протестных акций и раньше: после митинга на Болотной площади 6 мая 2012 года, «народного схода» в связи с приговором Алексею Навальному 18 июля 2013 года, антикоррупционных акций «Он вам не Димон» 26 марта и 12 июня 2017 года, так называемой «революции Мальцева» 05 ноября 2017 года, а также после «забастовки избирателей» 28 января 2018 года.

В этот раз дело по 318-ой статье было возбуждено вскоре после крупной несогласованной протестной акции 27 июля. На сегодняшний день по ней привлечены восемь человек, трое из которых  уже приговорены к лишению свободы на сроки от 2 до 3,5 лет. Остальные ожидают суда под стражей. По аналогичному обвинению уже осудили и Павла Устинова, задержанного на акции 3 августа, хотя он, судя по всему, был лишь случайным прохожим.

Несправедливость и необоснованность уголовных дел по 318-ой статье УК, возбужденных после акций 27 июля и 3 августа, очевидны как из их контекста, так и из содержания обвинений, предъявленных конкретным людям. Несмотря на провокационные действия сотрудников силовых структур, для обвинений в насилии по отношению к ним не нашлось более впечатляющих эпизодов, чем касание полицейского шлема Кириллом Жуковым, броски пластиковых бутылок Айдаром Губайдуллиным и Самариддином Раджабовым или уклонение от захвата Павлом Устиновым. Ни в одном из обвинений по 318-ой статье нет последствий более серьезных, чем боль, якобы испытанная полицейскими.

Более редким, но не уникальным является использование против протестующих статьи 212 УК РФ, которая предусматривает наказание до восьми лет лишения свободы за участие в массовых беспорядках. Обвинения по этой статье предъявлялись, например, участникам согласованной мирной демонстрации 6 мая 2012 года и участникам ингушских протестов против изменения границы с Чечней в марте 2019 года.  Уголовное дело в связи с протестной акцией 27 июля в Москве было возбуждено по 212-ой статье одновременно с делом о насилии по отношению к представителям власти и сразу же было объединено с ним. Для расследования была создана следственная группа из более чем 80 следователей.

Закон рассматривает в качестве массовых беспорядков события, сопровождающиеся «насилием, погромами, поджогами, уничтожением имущества, применением оружия, взрывных устройств, взрывчатых, отравляющих либо иных веществ и предметов, представляющих опасность для окружающих, а также оказанием вооруженного сопротивления представителю власти». Ничего похожего в Москве не происходило. Однако в участии в массовых беспорядках первоначально были обвинены 12 человек. Затем власть была вынуждена пойти на некоторый уступки: троим осужденным по 318-ой статье в итоге в суде не были предъявлены обвинения по статье 212; уголовное преследование пяти человек было прекращено; четверо были полностью освобождены, а двое переведены из СИЗО под домашний арест. По состоянию на середину сентября по делу о массовых беспорядках проходят четыре человека, двое из них, включая отсутствовавшего на акции Алексея Миняйло, обвиняются только в этом преступлении.

Популярному оппозиционному видеоблогеру и студенту НИУ ВШЭ Егору Жукову обвинение в участии в массовых беспорядках было заменено на 280-ую статью УК РФ («Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности», до пяти лет лишения свободы), которая тоже регулярно применяется против критиков режима. При этом новое обвинение основано  на явно предвзятой экспертизе.

Еще один активист – Константин Котов –  5 сентября  был приговорен к четырем годам лишения свободы по печально известной статье 212.1 УК РФ, наказывающей за «неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования». Котов стал седьмым в истории России обвиняемым по этой антиконституционной статье и первым человеком, осужденным по ней после отмены приговора Ильдару Дадину в феврале 2017 года. Диспозиция статьи 212.1 предполагает, что в течение полугода человек совершил четыре нарушения, которые были связаны с публичными мероприятиями. Котову было вменено целых пять таких «правонарушений», последние два из которых касаются летней волны протестов: призыв в Фейсбуке выйти на Трубную площадь 19 июля и участие в несогласованной мирной прогулке после согласованного митинга 10 августа.

3 сентября к пяти годам лишения свободы за твит, содержащий предположение о том, что кто-то может отомстить разгонявшим мирные акции силовикам путем насилия в отношении их детей,  был приговорен блогер Владислав Синица. Он был признан виновным  в разжигании ненависти с угрозой насилия (статья 282 УК РФ).

Следует отметить необычайную оперативность следствия и суда. Предварительное расследование по уголовным делам, включая политически мотивированные, обычно продолжается в России, как минимум, несколько месяцев. Дела, связанные с московскими протестами, стали удивительным исключением из общего правила. Следствие по шести уголовным делам, уже закончившимся обвинительными приговорами, заняло менее месяца, а по делу Константина Котова и вовсе менее трех суток.

Расширенный арсенал уголовных репрессий

Помимо упомянутых статей УК, применение которых для подавления оппозиционной общественной активности довольно ожидаемо, власть на этот раз попыталась расширить свой обычный арсенал.

Так, 24 июля было возбуждено уголовное дело о воспрепятствовании деятельности избирательной комиссии (ст. 141 УК) из-за акции в поддержку независимых кандидатов, прошедшей рядом со зданием Мосгоризбиркома 14 июля. Хотя по этому делу было проведено несколько обысков в жилищах и штабах кандидатов, у их родных и ряда активистов, а несколько человек были допрошены следователями, дальнейшего развития дело до настоящего времени не получило, обвиняемых и подозреваемых в нем нет.

3 августа Следственный комитет объявил о возбуждении уголовного дела по статье 174 УК РФ («Отмывание денежных средств или иного имущества, приобретенных другими лицами преступным путем») в связи с финансированием Фонда борьбы с коррупцией Алексея Навального. 12 сентября по этому делу прошло более 200 обысков в более чем 40 городах: в  региональных штабах Навального, у бывших и  действующих сотрудников его структур, у их родных и у вовсе не связанных с ним активистов. Изымалась цифровая техника и денежные средства, на счета связанных с Навальным юридических лиц и личные счета десятков людей были наложены аресты.

22 августа против незарегистрированного кандидата в Мосгордуму и директора ФБК  Ивана Жданова было возбуждено уголовное дело по обвинению в  «злостном неисполнении» решения суда (ст. 315 УК РФ) об удалении из интернета фильма «Он вам не Димон», обвиняющего в коррупции Дмитрия Медведева.  Очевидно, что исполнение этого решения невозможно, т.к. фильм давно распространился по различным ресурсам, никак не связанным с ФБК. Таким образом, возбуждение уголовного дела против Жданова стало элементом репрессивной кампании властей, направленной на подавление протестов.

О чем говорит такой широкий набор статей, который власть задействовала или пыталась задействовать против протестующих? Несмотря на то, что по части из них нет обвиняемых, все эти уголовные дела были использованы как предлог для применения уголовно-процессуальных мер, ставших фактически самостоятельным инструментом давления и запугивания: обысков в личных и рабочих помещениях (порой по нескольку раз в одних и тех же), изъятия различного оборудования, техники и документов, допросов и арестов счетов. К тому же, как представляется, такое разнообразие уголовных обвинений свидетельствует об усилиях власти, направленных на распространение угрозы уголовных репрессий на как можно большее число различных ситуаций и групп протестующих.

Неуголовные методы воздействия

Важно отметить, что уголовные репрессии – лишь один из примененного властью набора репрессивных инструментов. Помимо них использовались: демонстративно жестокое полицейское насилие (десятки людей были избиты, несколько участников протеста получили переломы конечностей и другие серьезные травмы), массовые произвольные задержания (только 27 июля было задержано более 1300 человек – максимум за все время ведения подобной статистики), административные аресты и штрафы, угрозы призыва участников протестных акций на военную службу и исключения из ВУЗов.

В неуголовных репрессиях также проявились новые практики. В отношении незарегистрированных кандидатов и тех, кого власти считали организаторами протеста, была впервые применена практика непрерывных административных арестов: обвинения  в совершении административных правонарушений искусственно разносились во времени, очередное предъявлялось непосредственно в момент освобождения после ареста по предыдущему. Максимальный срок – 41 день – провел за решеткой Илья Яшин. На кандидата Любовь Соболь, которую как мать малолетнего ребенка по закону арестовать нельзя, за это время наложили несколько административных штрафов на общую сумму более 1 млн рублей. Другим новшеством стали иски о лишении родительских прав против родителей, пришедших на протестные акции с детьми. Таких исков было два, но в обоих случаях суды отказали в требованиях органов опеки. Однако прецедент был создан. Наконец, новым явлением стала подача государственными и  зависимыми от государства организациями гражданских исков о возмещении убытков, якобы понесенных ими от протестных акций. Московский метрополитен, «Мосгортранс», «Автодор» и т.д. требуют с Навального, Яшина, Соболь и других, объявленных властями организаторами несогласованных акций, миллионы рублей за работу дополнительных сотрудников в выходные дни, выделение техники по запросу властей, простой транспорта и порчу зеленых насаждений, в которой безо всяких оснований обвиняются протестующие. Несмотря на вопиющую юридическую несостоятельность подобных исков, первый из них (иск «Мосгортранса) уже был удовлетворен судом.

Некоторые выводы

Обобщая то, что нам известно о репрессивном ответе российской власти на новый подъем протестной активности, можно отметить следующее:

1. Власть воспринимает угрозу весьма серьезно. Трудно интерпретировать иначе столь массированную реакцию с использованием такого широкого набора разных инструментов;
2. В то же время действия власти оставляют впечатление некоторой хаотичности, несогласованности и лихорадочности. Кажется, что субъекты власти сначала хватаются за тот или иной инструмент репрессий, а уж потом думают, насколько эффективно его применение. Объяснение этому можно искать как в несогласованности действий разных «башен», так и в органических дефектах вертикальной бюрократической конструкции, уничтожившей естественные каналы обратной связи. В такой конструкции целью отдельных элементов оказывается не эффективность, а демонстрация активности;
3. Очевидная юридическая несостоятельность многих из применяемых инструментов репрессий в очередной раз демонстрирует тенденцию примитивизации карательных практик и общей деградации системы;
4. Репрессии, особенно уголовные, сохраняют избирательный характер и направлены в первую очередь на устрашение общества;
5. Судя по всему, власть опасается перегнуть палку и ищет баланс между уровнем репрессий, достаточным для эффективного устрашения, и уровнем, на котором возможен противоположный результат, – возбуждение массового недовольства явной несправедливостью преследований. Отсюда, вероятно, и поиск новых неуголовных инструментов воздействия на протестующих.
6. Эта же двойственность проявилась и в скорости следствия и суда по уголовным делам. С одной стороны, пренебрегая даже процессуальной иллюзией правосудия, власть спешит донести до общества месседж об опасности участия в протестах. С другой стороны, такое ускорение сокращает период неопределенности судьбы узников, в течение которого наиболее рациональны попытки протестными акциями повлиять на решение суда. Это понижает вероятность того, что репрессии станут триггером новых протестов.